Heathrow Airport is one of the few places in England you can be sure of seeing a gun. These guns are carried by policemen in short-sleeved shirts and black flak-jackets, alert for terrorists about to blow up Tie-Rack. They are unlikely to confront me directly, but if they do I shall tell them the truth. I shall state my business. I’m planning to stop at Heathrow Airport until I see someone I know. (...)
Astonishingly, I wait for thirty-nine minutes and don’t see one person I know. Not one, and no-one knows me. I’m as anonymous as the drivers with their universal name-cards (some surnames I know), except the drivers are better dressed. Since the kids, whatever I wear looks like pyjamas. Coats, shirts, T-shirts, jeans, suits; like slept-in pyjamas. (...)
I hear myself thinking about all the people I know who have let me down by not leaving early on a Tuesday morning for glamorous European destinations. My former colleagues from the insurance office must still be stuck at their desks, like I always said they would be, when I was stuck there too, wasting my time and unable to settle while Ally moved steadily onward, getting her PhD and her first research fellowship at Reading University, her first promotion.
Our more recent grown-up friends, who have serious jobs and who therefore I half expect to be seeing any moment now, tell me that home-making is a perfectly decent occupation for a man, courageous even, yes, manly to stay at home with the kids. These friends of ours are primarily Ally’s friends. I don’t seem to know anyone anymore, and away from the children and the overhead planes, hearing myself think, I hear the thoughts of a whinger. This is not what I had been hoping to hear.
I start crying, not grimacing or sobbing, just big silent tears rolling down my cheeks. I don’t want anyone I know to see me crying, because I’m not the kind of person who cracks up at Heathrow airport some nothing Tuesday morning. I manage our house impeccably, like a business. It’s a serious job. I have spreadsheets to monitor the hoover-bag situation and colour-coded print-outs about the ethical consequences of nappies. I am not myself this morning. I don’t know who I am. | Аэропорт Хитроу – одно из немногих мест в Англии, где человека с оружием можно увидеть наверняка. Это оружие носят полицейские в рубашках с короткими рукавами, поверх которых надеты бронежилеты; они в любой момент готовы предупредить теракт в магазине модных аксессуаров. Даже если они мною и заинтересуются, что маловероятно, я скажу им все, как есть. Скажу, что меня сюда привело. Я останусь в Хитроу до тех пор, пока не встречу какого-нибудь из знакомых. (...) Поразительно, но за тридцать девять минут ожидания я не увидел ни одного знакомого лица. Ни одного знакомого или хотя бы кого-то, кто знает меня. Я так же безлик, как и водители с одинаковыми табличками в руках, на которых фамилии встречаемых ими людей (некоторые фамилии мне знакомы). Только одеты водители получше. Это еще с детства. Любая одежда на мне висит мешком. Куртки, рубашки, футболки, джинсы, костюмы; все выглядит на мне как ношеная пижама. (...) Я поймал себя на том, что думаю обо всех своих знакомых, которые подвели меня, не появившись в аэропорту ранним утром вторника, чтобы улететь модными европейскими рейсами. Мои бывшие коллеги из страховой компании, наверное, все так же сидят, уткнувшись в бумаги, на своих рабочих местах. Я всегда говорил, что все так и будет продолжаться, когда и сам сидел вот так же, теряя время и не решаясь определиться. А в это время Элли уверенно шла к намеченной цели, сначала получив степень и должность в университете Рединга, а потом и первое повышение по службе. Наши друзья, которые появились уже позже, в зрелом возрасте, и которые занимали солидные должности, а, следовательно, я с большой долей вероятности мог встретить их сейчас здесь, говорят, что быть домохозяином - это достойнейшее занятие для мужчины, в этом есть что-то отважное, да, мужественное – вот так оставаться дома с детьми. Эти наши друзья, скорее друзья Элли. Кажется, что я никого больше не знаю, я далеко от детей и самолетов над головой, прислушиваясь к самому себе, я слышу мысли нытика. Это совсем не то, что я надеялся услышать. Я начинаю плакать, без всхлипов – просто крупные слезы катятся по неподвижному лицу. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из моих знакомых увидел, как я плачу, потому что я не тот, кто может раскиснуть в Хитроу ничем не примечательным утром вторника. К домашним делам я отношусь основательно, как к бизнесу. Это непростая работа. У меня есть таблицы, чтобы было удобно следить за состоянием пылесборника от пылесоса и цветные распечатки про этические последствия использования подгузников. Этим утром я не я. Я не знаю, кто я.
|